Цитадель - Страница 21

- Не нравится мне это, Мэнсон. - Бремвел глубокомысленно покачал головой. - Я уже видывал такие случаи. Это чрезвычайно похоже на душевную болезнь.

Эндрью выразил огорчение. Хьюз всегда производил на него впечатление туповатого и добродушного человека. Он вспомнил, что в последнее время у Энни был расстроенный вид; на вопросы о причине его она отвечала туманными намеками, так как при всей своей склонности посудачить была очень скрытна, когда дело касалось ее близких. Очевидно, ее беспокоила болезнь зятя. Прощаясь с Бремвелом, Эндрью выразил надежду, что в состоянии больного наступит скоро поворот к лучшему.

Но в следующую пятницу в шесть часов утра его разбудил стук в дверь его спальни. Это оказалась Энни, уже совершенно одетая. Глаза ее были красны. Она протянула ему письмо. Эндрью вскрыл конверт. Письмо было от доктора Бремвела.

"Приходите немедленно. Вы мне нужны для того, чтобы вместе со мной удостоверить случаи опасного помешательства".

Энни боролась со слезами.

- Это насчет Имриса, доктор. С ним что-то страшное. Пожалуйста, доктор, идите туда поскорее.

Эндрью оделся в три минуты. Провожая его, Энни рассказала ему, как умела, о состоянии Имриса. Он уже три недели болен и на себя не похож, а сегодня ночью он кинулся на жену с ножом, которым режут хлеб. Олуэн едва успела спастись, выскочив на улицу в одной ночной сорочке. Эта сенсационная новость произвела на Эндрью гнетущее впечатление. Энни прерывающимся голосом рассказывала все, торопливо шагая рядом с ним в сером свете утра, - и трудно было придумать, - что сказать ей в утешение. Они дошли до дома Хьюза. В первой комнате Эндрью застал доктора Бремвела, небритого, без воротничка и галстука, сидевшего с серьезным видом за столом с пером в руке. Перед ним лежал наполовину уже заполненный голубой бланк.

- А, Мэнсон! Очень хорошо, что вы пришли так скоро. Скверная история. Но мы вас долго не задержим.

- Что случилось?

- Хьюз помешался. Я, помнится, говорил уже вам на прошлой неделе, что опасаюсь этого. Ну, и оказался прав. Острый припадок умственного расстройства. - Бремвел отчеканил это с драматической выразительностью. - Да, буйное помешательство. Придется немедленно отправить его в Понтиньюд. Для этого нужны две подписи на акте, моя и ваша, - родственники больного пожелали, чтобы я вызвал вас. Вам известен порядок, не правда ли?

- Да, - кивнул головой Эндрью. - Какие у вас доказательства?

Бремвел, откашлявшись, начал читать то, что он написал на бланке. Это был длинный и обстоятельный отчет о некоторых поступках Хьюза за последнюю неделю, свидетельствовавших об умственном расстройстве. Окончив, Бремвел поднял голову:

- Достаточные доказательства, я полагаю.

- Картина довольно-таки неприятная, - медленно отозвался Эндрью. - Гм... Пойду взгляну на него.

- Благодарю вас, Мэнсон. Когда вернетесь, найдете меня здесь. - И он принялся вносить в бланк дальнейшие сведения.

Имрис Хьюз лежал в постели, а подле него сидели (на случай, если понадобится применить силу) двое его товарищей-шахтеров. В ногах кровати стояла Олуэн, бледное лицо которой, всегда такое живое и задорное, было искажено и заплакано. У нее был такой измученный вид и в комнате царила такая мрачная, напряженная атмосфера, что на мгновение холодный страх закрался в душу Эндрью.

Он подошел к Имрису и в первую минуту едва узнал его. Перемена была не такая уж резкая, это был тот же Имрис, но черты его лица как-то неуловимо погрубели и исказились. Лицо имело отечный вид, ноздри распухли, кожа приняла восковой оттенок, и только на носу выделялось красноватое пятно. Весь он был какой-то вялый, точно сонный. Эндрью заговорил с ним. Имрис пробурчал в ответ что-то невнятное. Потом, сжав кулаки, разразился какой-то бессмысленно враждебной тирадой, которая, вдобавок к сообщению Бремвела, давала слишком убедительные основания для отправки его в сумасшедший дом.

Последовала пауза. Эндрью сознавал, что доказательства налицо. Но они его почему-то не удовлетворяли. Он спрашивал себя: что вызывает такие речи Хьюза? Если этот человек помешался, что послужило причиной? Имрис всегда был счастлив и доволен, не знал забот и нужды и к людям относился дружелюбно. Почему же он без всякой видимой причины вдруг пришел в такое состояние?

"Должна же быть какая-нибудь причина, - упрямо твердил себе Мэнсон. - Симптомы не появляются ни с того ни с сего, сами по себе". Глядя на опухшее лицо на подушке и ломая голову над решением этой загадки, он инстинктивно протянул руку и дотронулся до лица Имриса, подсознательно отметив при этом, что нажатие пальца не оставило вмятины на отечной щеке.

И вдруг, с быстротой электрической искры, пробегающей по проводу, в мозгу его возникла догадка. Почему отек не давал углубления под давлением пальца? Да потому - сердце у него так и подпрыгнуло! - потому что это вовсе не отек, а миксоэдема! Найдено, ей-Богу, найдено! Но нет, не следует торопиться. Он решительно одернул себя. Нельзя мчаться карьером к выводам. Надо подходить к ним не спеша, осторожно, чтобы быть уверенным в них.

Наклонясь, он взял руку Имриса. Да, кожа сухая, шершавая, пальцы немного утолщены к концам. Температура ниже нормальной. Он методически проделал осмотр, подавляя в себе каждый новый порыв восторга. Все признаки, все симптомы сходились так же точно, как элементы сложной загадки-головоломки. Бессвязная речь, сухость кожи, лопатообразные пальцы, опухшее лицо, потеря памяти, замедленность соображения, припадки раздражительности, которая довела его до покушения на убийство. Да, картина была настолько полная, что можно было торжествовать.