Цитадель - Страница 58

В середине августа в "Вейл Вью" появился старый красный мотоциклет - низенькая машина до ужаса непрофессионального вида, которую в объявлении о продаже ее владелец называл "слишком даже быстрой". В жаркие летние месяцы Эндрью мог выкроить для своих личных нужд три дневных часа. И каждый день, сразу после завтрака, вниз по долине, к Кардиффу, до которого было тридцать миль, с шумом летела красная полоска мотоцикла. А около пяти часов та же красная полоска, но уже более пыльная, мчалась обратно к "Вейл Вью".

Шестьдесят миль по палящей жаре, а в промежутке - час работы над препаратами и образцами Глин-Джонса, когда руки, устанавливавшие микроскоп, часто дрожали еще после управления рулем, - все это за несколько недель очень утомило Эндрью. Для Кристин самым волнующим моментом всей безумной авантюры бывал его отъезд, сопровождавшийся треском мотоцикла, потом тревожное ожидание первого слабого шума, возвещавшего его возвращение. Она все время боялась, как бы с Эндрью не случилось чего дорогой, когда он несется на этой адской машине.

Несмотря на вечную спешку, Эндрью иногда привозил ей из Кардиффа землянику. Они оставляли ее к ужину после вечернего приема. За чаем же Эндрью сидел с красными глазами и пересохшей от пыли глоткой, мрачно удивляясь, как у него не оборвались кишки от тряски, и спрашивая себя, успеет ли он до амбулаторного приема сделать те два визита, куда его вызвали во время отсутствия.

Но, наконец, наступил день последней поездки в Кардифф. Глину-Джонсу нечего было больше показывать. Эндрью знал уже напамять каждый препарат. Оставалось только зарегистрироваться и внести крупную сумму за разрешение держать экзамен.

Пятнадцатого октября Эндрью один уехал в Лондон. Кристин проводила его на станцию. Теперь, когда событие было так близко, удивительное спокойствие сошло на Эндрью. Казалось, все его нетерпение, напряжение, почти истерические взрывы гнева давно позади и не вернутся. Мозг его был в каком-то отупении. Ему казалось, что он ничего не помнит.

Однако на следующий день, когда начались письменные испытания в Терапевтическом институте, он принялся писать с какой-то слепой автоматичностью. Он писал, писал, ни разу не взглянув на часы, исписывая страницу за страницей, пока голова у него не пошла кругом.

Он снял номер в "Музеум-отеле", где они с Кристин останавливались во время их первой поездки в Лондон. Здесь было очень дешево. Но кормили скверно, и это окончательно испортило его и без того расстроенное пищеварение.. Пришлось перейти на диету, состоявшую из одного только горячего молока с солодом. Стакан молока в кафе составлял его завтрак. Занятый только экзаменами, он жил, как во сне. Ему и в голову не приходило сходить куда-нибудь развлечься. Он вряд ли замечал людей на улицах. Иногда, чтобы проветриться, он ездил куда-нибудь на верхней площадке омнибуса.

После письменных испытаний начались практические и устные, а их Эндрью боялся больше всего. Экзаменовалось человек двадцать, все старше его и все люди солидные, уверенные в себе. Например, его сосед, некто Гаррисон, с которым он раз-другой беседовал, был бакалавром хирургии Оксфордского университета, работал в амбулатории больницы Ст.-Джонс и имел свой кабинет на Брукстрит. Сравнивая изысканные манеры Гаррисона и его внушительный вид человека, занимающего прочное положение, со своей провинциальной неуклюжестью, Эндрью чувствовал, что у него очень мало шансов произвести на экзаменаторов благоприятное впечатление.

Практические испытания в Южнолондонской больнице прошли, как ему казалось, довольно хорошо. Ему достался случай бронхоэктаза у мальчика лет четырнадцати, и так как он долго занимался легочными болезнями, то счел это удачей. Он сознавал, что написал хороший отчет. Но когда дошло до устных экзаменов, счастье, казалось, круто ему изменило. Устные экзамены в Терапевтическом институте имели свои особенности. Два дня подряд каждого кандидата по очереди экзаменовали два разных экзаменатора. Если к концу первой сессии кандидат признавался неподходящим, ему вручалось вежливое письменное сообщение, что он может больше не являться. К своему ужасу, Эндрью увидел, что первым его будет экзаменовать человек, о котором Гаррисон говорил со страхом, - доктор Морис Гэдсби.

Гэдсби представлял собой щуплого и малорослого человека с растрепанными черными усиками и маленькими противными глазками. Недавно избранный членом коллегии, он не обладал снисходительностью более старых экзаменаторов и как будто нарочно старался провалить тех, кто у него экзаменовался. Высоко подняв брови, он оглядел Эндрью и положил перед ним шесть препаратов. Пять из них Эндрью определил верно, а шестого не узнал. И Гэдсби сосредоточил свое внимание именно на этом шестом. В течение пяти минут он терзал Эндрью этим препаратом, который оказался яйцом какого-то малоизвестного африканского паразита. Потом вяло, безучастно отослал его к следующему экзаменатору, сэру Роберту Эбби.

Эндрью встал и перешел через комнату, бледный, с громко стучавшим сердцем. Исчезла вся та усталость, инертность, которые владели им в начале экзаменационной недели. Ему до отчаяния хотелось выдержать экзамен. Но он был убежден, что Гэдсби его "срезал". Он поднял глаза и увидел, что Роберт Эбби смотрит на него с дружелюбной, полунасмешливой улыбкой.

- Что такое с вами? - спросил Эбби неожиданно.

- Ничего, сэр, - замялся Эндрью. - Я, кажется, плохо отвечал доктору Гэдсби, вот и все.

- Это не имеет значения. Просмотрите вот эти препараты. Потом скажите, что вы о них думаете.