Цитадель - Страница 88

- Я был у Эбби. Он хочет попробовать устроить меня в больницу Виктории! Это мне даст фактически положение консультанта.

При виде радости, вспыхнувшей в глазах Кристин, он почувствовал стыд за себя, за свою мелочность.

- Я был порядком несносен в последнее время, Крис. У нас не все было гладко. Давай забудем это, дорогая!

Она бросилась к нему, протестуя, уверяя, что во всем виновата она. Затем каким-то непонятным образом оказалось, что вина лежит всецело на Эндрью. И только где-то в уголке его души сохранилось упорное решение поскорее ошеломить Кристин грандиозностью материального успеха.

С новыми силами набросился он на работу, убежденный, что скоро ему должно повезти. Тем временем практика его постепенно увеличивалась. Он твердил себе, что не такого сорта практика ему нужна, не эти приемы на дому по три с половиной шиллинга да пятишиллинговые визиты к больным. Тем не менее то была практика в настоящем смысле слова. Люди, приходившие к Эндрью или вызывавшие его к себе, были так бедны, что и думать не смели о том, чтобы обратиться к врачу, если они не были действительно больны. Поэтому, посещая непроветренные, убогие комнаты над бывшими конюшнями, он находил там дифтерит, в сырых подвальных помещениях, где ютилась прислуга, - острый суставной ревматизм, в мансардах меблированных комнат - воспаление легких. Из всех этих жилищ, где он сражался с болезнью, самыми трагичными были отдельные квартирки, где жили пожилые мужчины и женщины, одинокие, забытые друзьями и родственниками, готовя себе жалкую пищу на газовой горелке, заброшенные, опустившиеся люди, о которых никто не заботился. Таких было много. Как-то раз Эндрью попал к отцу известной актрисы, имя которой сияло огнями на Шефтсбери-эвеню, - старику лет семидесяти, парализованному, жившему в грязи и нищете. Он лечил пожилую даму из высшего круга, худую, комичную, умиравшую с голода. Она показала ему свою фотографию в парадном туалете, в котором представлялась ко двору. Рассказывала ему о тех временах, когда она проезжала по этим самым улицам в собственной карете. Как-то глубокой ночью он вернул к жизни (и потом презирал себя за это) несчастное существо, дошедшее до полного отчаяния, человека, который, не имея ни пенни, предпочел смерть от газа рабочему дому.

Часто случаи бывали неотложные, требовавшие хирургического вмешательства и немедленного помещения в больницу. И тут Эндрью оказывался в величайшем затруднении.

Добиться приема в больницу даже в самых тяжелых и опасных случаях было труднейшей задачей. Чаще всего к таким больным его вызывали поздно ночью. Возвратившись от них, в пальто и куртке поверх пижамы, не снимая шляпы, торчавшей на затылке, не разматывая шарфа на шее, он стоял у телефона, звоня в одну больницу за другой, умоляя, убеждая, угрожая, но неизменно встречал отказ, лаконичный, часто грубый:

- Какой доктор? Кто? Нет, нет. К сожалению, у нас все занято.

Багровый, он шел к Кристин, отчаянно ругаясь.

- Вовсе у них не занято. У них сколько угодно свободных коек, но для своих людей. А когда к ним обращается незнакомый врач, они его сразу замораживают. С удовольствием свернул бы шею этому щенку, который со мной разговаривал! Подумай, Крис, ведь это черт знает что! У больного ущемленная грыжа, а я не могу добиться койки в больнице. Некоторые, вероятно, и в самом деле переполнены. И это Лондон! Это центр проклятой Британской империи! Вот что делает наша система больниц, организованных на частные и благотворительные средства! А какой-нибудь ублюдок-филантроп, встав поутру после банкета, объявляет, что эта система - лучшая в мире... Значит, моего беднягу с грыжей придется помещать в рабочий дом. Начнется заполнение опросных бланков: "Сколько вы зарабатываете? Ваше вероисповедание? Рождена ли ваша мать в законном браке?" А у него уже перитонит! Будь доброй девочкой, Крис, позвони вместо меня в попечительство о бедных.

Но какие трудности ни встречал Эндрью, как он ни проклинал грязь и нищету, с которыми ему часто приходилось сталкиваться, у Кристин всегда готов был один и тот же ответ;

- Но это-то и есть настоящая работа. И, по-моему, тебе должно быть достаточно этого сознания.

- Его недостаточно, чтобы избавить меня от клопов, - ворчал он, уходя в ванную, чтобы обобрать их с себя.

Крис смеялась: она снова, как когда-то в Эберло, чувствовала себя счастливой. Борьба была ужасна, но в конце концов она справилась с этим домом. Порой он еще пытался встать на дыбы и лягнуть ее, но обычно лежал смирно, чистый, отполированный до блеска, покорный ее зоркому глазу. У нее появилась новая газовая плита, на лампах новые абажуры, обивка на мебели была свежевычищена. Перила лестницы сверкали, как пуговицы гвардейца. После многонедельных поисков прислуги (в этом районе девушки предпочитали служить в пансионах, где получали чаевые) Кристин удалось найти миссис Беннет, сорокалетнюю вдову, чистоплотную и работящую, которая, имея семилетнюю дочку, нигде не могла получить места прислуги, живущей в доме. Кристин и миссис Беннет вдвоем принялись за нижний этаж. Теперь прежний "железнодорожный туннель" преобразился в уютную жилую комнату с цветистыми обоями, с мебелью, купленной на толкучке и окрашенной Кристин в кремовый цвет. Здесь миссис Беннет и маленькая Флорри, теперь каждый день ходившая с ранцем в Педдингтонскую школу, чувствовали себя надежно. В благодарность за эту безопасность и комфорт (после многих месяцев нужды и неуверенности в завтрашнем дне) миссис Беннет не знала, как и угодить Кристин.