Цитадель - Страница 9


К оглавлению

9

- Я бы лучше помнил, что работаю на доктора Пейджа, если бы вовремя получал свое жалованье, миссис Пейдж.

Она сразу покраснела, и Мэнсону стало ясно, что она отлично помнила об этом все время. Вызывающе вздернула голову:

- Получите! Эка важность, подумаешь!

До конца завтрака она сидела надутая, не глядя на Эндрью, как будто он се чем-нибудь оскорбил. Но когда он после завтрака был призван в гостиную, она встретила его уже в другом настроении - слащаво любезная, веселая, улыбающаяся.

- Вот ваши деньги, доктор. Присаживайтесь и будьте пообходительнее. Нам с вами надо жить дружно, иначе ничего у нас не выйдет.

Она сидела в зеленом плюшевом кресле, и на ее полных коленях лежало двадцать фунтовых бумажек и черный кожаный кошелек. Взяв в руки ассигнации, она принялась медленно отсчитывать их, передавая Мэнсону: "Одни, два, три, четыре". Чем меньше становилась пачка, тем медленнее она считала, ее хитрые черные глазки вкрадчиво мигали, и, дойдя до восемнадцати, она остановилась с легким вздохом сожаления.

- Ох, доктор, это большие деньги в наше трудное время! Не правда ли? "Давай и бери" - вот мой девиз. Можно оставить себе на счастье остальные два фунта?

Мэнсон молчал. Она своей мелочной жадностью ставила себя в унизительное положение. Ему было известно, что врачебная практика приносит ей солидный доход. Долгую минуту она сидела так, сверля глазами его лицо, затем, не встретив в ответ на свою просьбу ничего, кроме ледяного бесстрастия, сердитым жестом швырнула ему последние две бумажки и сказала резко;

- Смотрите же, заслужите эти деньги!

Затем рывком поднялась и уже хотела выйти из комнаты, но Эндрью остановил ее на пути к дверям.

- Одну минуту, миссис Пейдж.

В голосе его звучала нервная решительность. Как ни противно ему было, он решил не давать подачки этой жадной особе.

- Вы уплатили мне за месяц только двадцать фунтов, это составляет в год двести сорок, а мы с вами договорились, что я буду получать двести пятьдесят. Значит, мне следует еще шестнадцать шиллингов восемь пенсов, миссис Пейдж.

Она мертвенно побледнела от ярости и разочарования.

- Ах, так! - прошипела она, задыхаясь. - Вы хотите ссориться из-за какой-то мелочи. Мне всегда говорили, что шотландцы скупы. Теперь я в этом убедилась. Нате! Возьмите свои грязные шиллинги и медяки тоже!

Она отсчитала деньги из туго набитого кошелька, пальцы ее тряслись, глаза так и кололи Эндрью. Наконец, бросив на него последний злобный взгляд, она выскочила из гостиной, хлопнув дверью.

Пылая гневом, Эндрью вышел из дома. Колкости Блодуэн тем сильнее задели его за живое, что он сознавал их несправедливость. Как она не понимала, что здесь дело шло не о пустячной сумме, а о принципе справедливости? Впрочем, независимо от требований высшей морали, у него это было врожденной чертой характера, отличающей северян, - решимость никогда никому в жизни не позволять себя дурачить и надувать.

Только когда он уже дошел до почты, купил конверт и отослал полученные двадцать фунтов по адресу "Гленовского фонда" (серебро он оставил себе на карманные расходы), он немного успокоился. Слоя на крыльце почтовой конторы, он увидел подходившего доктора Бремвела, и лицо его еще больше прояснилось. Бремвел шел медленно, его большие ступни величественно попирали мостовую, жалкая потрепанная черная фигура держалась прямо, нестриженые серые волосы падали на засаленный воротник, а глаза были устремлены в книгу, которую он держал в вытянутой вперед руке. Когда он дошел до Эндрью, которого заметил еще издали, с середины улицы, он театрально вздрогнул, изображая удивление.

- А, Мэнсон, милейший! Я так зачитался, что чуть не прошел, не заметив вас.

Эндрью усмехнулся. Он был в хороших отношениях с доктором Бремвелом, который, не в пример Николсу, второму "штатному" врачу, очень сердечно отнесся к нему с первой же встреч". Практика у Бремвела была небольшая, и он не мог позволить себе роскошь держать помощника, но у него были величественные манеры и некоторые замашки знаменитости.

Он закрыл книгу, старательно отметив в ней грязным ногтем указательного пальца место, где остановился, затем картинно заложил свободную руку за борт потрепанного пальто. Он имел такой оперный вид, что казался почти фантастическим призраком на главной улице Блэнелли. Недаром Денни дал ему кличку "Серебряный король".

- Ну что, дорогой мой, как вам понравилось наше маленькое общество? Я уже говорил вам, когда вы посетили мою дорогую жену и меня в нашем уголке, что оно не так скверно, как может показаться на первый взгляд! У нас тут имеются свои таланты. Моя дорогая жена и я стараемся их поощрять. Мы и в этой глуши высоко несем светоч культуры, Мэнсон. Вы должны прийти к нам как-нибудь вечером. Вы не поете?

Эндрью ужасно хотелось расхохотаться. Бремвел елейным тоном продолжал:

- Все мы, разумеется, слышали о вашей борьбе с тифом. Блэнелли гордится вами, мой дорогой мальчик. Я только сожалею, что такой случай не выпал на мою долю. Если могу быть вам полезен при каком-нибудь затруднении, загляните ко мне!

Чувство раскаяния - кто он такой, чтобы потешаться над старым человеком? - побудило Эндрью ответить:

- Вот, кстати, доктор Бремвел, - я натолкнулся на прелюбопытный случай вторичного медиастинита, который очень редко встречается. Если у вас есть время, не хотите ли зайти со мной посмотреть его?

- Да? - сказал Бремвел уже с несколько меньшим энтузиазмом. - Но я не желал бы вас затруднять.

- Это тут сейчас за углом, - возразил с готовностью Эндрью. - И у меня остается свободных полчаса до встречи с доктором Денни. Мы будем там через одну секунду.

9